Блодевез остановилась, охваченная испугом, и взгляд ее наткнулся на совсем юного солдатика, прислонившегося спиной к ясеню в стороне от остальных. Голова его была непокрыта, но на нем еще оставалась разорванная накидка и кожаный стеганый панцирь, тоже искромсанный до такой степени, что сквозь него проглядывало тело. Мальчишка вздрогнул, когда она отвела в стороны полы его одеяния, но позволил ей осмотреть себя – он был слишком измучен, и ей не пришлось его успокаивать. Три параллельных борозды, вероятно, от когтей волка, прорвали ткань и кожаный панцирь, но на теле царапин не было.

– Все хорошо, – сказала она. – У тебя ничего серьезного…

Она провела рукой по его щеке и собралась отойти, но мальчик буквально вцепился в нее.

– Не оставляйте меня одного, госпожа! Очень прошу вас, не оставляйте меня одного!

Он обхватил ее ноги с такой силой, что Блодевез чуть не упала, потеряв равновесие. Ей удалось оторвать от себя его руки, она села рядом с ним, и он тотчас же бросился ей в объятия. Эльфы не знали подобного одиночества, этой острой потребности прильнуть к другому существу, столь характерной для человеческой расы. Неужели люди чувствовали себя такими одинокими, что им было необходимо, чтобы их обняли? Этот ребенок, едва ли старше десяти лет, ростом был выше, чем многие взрослые эльфы, но ни один эльф его возраста никогда бы не проявил подобного отчаяния. Как этой расе удается быть такой сильной и такой слабой одновременно?

– Все кончилось, – шепнула она ему на ухо. – Монстры разбежались, королева среди нас. Они больше не вернутся…

Она улыбнулась, расчувствовавшись от собственных слов. Это правда, Ллиэн была где-то здесь, и она последовала за ней, как и все остальные, в едином порыве покинув свое убежище на Авалоне, не обменявшись между собой ни словом.

Блодевез задумалась о своем и вздрогнула от голоса мальчика, которого вдруг словно прорвало.

– Ничто не может их остановить, – говорил он. – Нас была целая армия, две или три тысячи человек, я никогда не видел такого… Они атаковали ночью, одним ударом. Они были повсюду, ревели отовсюду… Кругом все горело, весь лагерь был в огне… Мессир Хьюго пошел вперед, со всеми рыцарями. А мне приказал следить за вьючной лошадью и его вещами, а я все потерял… Я испугался, понимаете? Там были волки, а один из моих братьев был съеден волками, дома, в деревне, в ту зиму, когда был большой голод… И тогда я убежал… И вот все пропало.

Блодевез чуть не рассмеялась, но отчаяние этого щитоносца из-за имущества, утрата которого была просто смехотворной по сравнению с той бойней, в которой он выжил, было самым настоящим. Потерянные лошадь, кое-какая провизия и несколько теплых вещей делали из него несостоятельного должника, клятвопреступника, недостойного доверия своего сеньора, и эта перспектива убивала его.

– Может быть, он погиб, твой мессир Хьюго, – сказала она.

Ребенок повернулся и посмотрел на нее со смесью ужаса и удивления.

– Этого не может быть, – бормотал он. – Рыцари не могут умереть вот так! Это было бы… Это было бы слишком ужасно.

Блодевез улыбнулась, погладила его по щеке и мягко уложила у подножия дерева.

– Конечно, – сказала она. – Рыцари не могут умереть… А теперь спи, отдыхай.

Понемногу нарождался робкий серый день, стирал ночные тени, и люди, приободрившись от этого жидкого света, вставали и старались отойти хоть на несколько шагов, как будто стеснялись находиться рядом с другими. Они были далеко, отделенные от нее порослью подлеска, и наверняка не могли ее заметить, но Блодевез побежала, внезапно охваченная возрастающей тревогой. И так же как она, другие друидессы исчезали с последними остатками ночи, покидая этот лес, оскверненный солдатней. Она бежала напрямик, не разбирая дороги, но потом повернула к своему шалашу и, словно дитя, легла рядом с большим телом Лео де Грана.

– Ты вернулась…

Эльфийка не ответила, лишь сильнее прижалась к нему. Дневной свет едва проникал сквозь переплетенные ветви ее шалаша, но этого было достаточно, чтобы он разглядел ее светлые волосы, так редко встречающиеся среди лесного народа. Возможно, он думал, что для подобных дел нужна только женщина его племени, а может быть, это не имело в его глазах никакого значения? Блодевез позволила его тяжелым ладоням скользнуть по своим ногам и подняла муаровую тунику до своей такой тонкой талии. И потом сама обхватила его ногами, упершись в его массивный торс.

Вдоль опушки, среди густого кустарника и молодого подлеска спрятались эльфы. Неподвижные, словно пни и коряги, тысячи эльфов разных племен – Высокие эльфы Броселианда, зеленые эльфы рощ и долин, юные и старые, мужчины и женщины, воины, друиды, лесной народ – были столь безмолвны, растянувшись на многие лье единой плотной цепью в двух шагах от опушки, что даже птицы не замечали их присутствия. Среди них была Ллиэн.

Занимался день, в дыму и запахе гари. Первые несколько часов плотная дымка висела над долиной. Затем туман постепенно рассеялся, и не осталось никаких сомнений: монстры все еще были здесь.

Ужасные орды Безымянного отошли на значительное расстояние, чтобы оставаться недосягаемыми для стрел – горизонт представлял собой темную колеблющуюся линию, ощетинившуюся кроваво-красными стягами, развевающимися на ветру. Количество их было воистину неисчислимо. Армия, которая, казалось, была уничтожена навсегда, снова возродилась, и вся эта чудовищная свора орков и троллей, кровососущих монстров и фавнов – всего того сброда, который считался в землях Логра наемниками, – а также эльфов-отщепенцев, предателей-гномов Черной Горы и прочих мелких племен, – вся эта нечисть бурлила, как кипящая лава. Стаи волков временами отделялись от общей массы и бросались к лесу, объятые внезапной яростью. Некоторые подбегали так близко, что могли ощущать запах эльфов, скалили пасти, дыбили шерсть на загривках, в бешенстве раздували бока. Но эльфы не шевелились.

Своры человеко-псов, которых гномы называли кобольдами, дерущихся с падальщиками из-за пищи, вертелись перед войском, и их отрывистый лай разносился по долине, возбуждая своей безумной суетой какое-то исступление в стройных и дисциплинированных рядах гоблинов, которые единственные из этой орды напоминали армию. Периодически, с интервалами в несколько минут, а то и в час или больше, монстры начинали бить в свои бронзовые щиты: «Бомм… бомм… бомм…» – в медленном неотвязном ритме, и постепенно приближались к краю леса, ударяя ногами в землю с каждым шагом все сильнее, и эхо от их топота становилось оглушительным. Они приблизились таким образом на несколько туазов, с приводящей в отчаяние неторопливостью, делая по одному шагу и сопровождая его ударами мечей по щитам, после чего застывали как вкопанные, и воцарялась еще более ужасающая тишина, – так они неуклонно приближались в течение целого дня. Но эльфы не двигались.

Они оставались неподвижными и безмолвными до сумерек, до исхода дня, без еды и питья, не промолвив ни единого слова. Постепенно воины-люди присоединились к ним – теперь их было несколько десятков. Они улеглись рядом с эльфами и с ужасом наблюдали, как перед лесом размещается на боевых позициях несметное войско монстров.

Вдруг в тот самый момент, когда черные ночные тучи полностью погасили небо, группа всадников взломала строй гоблинов, безжалостно затаптывая тех, кто не сумел отскочить достаточно быстро. Позади них показалась громадная повозка, которую тянула длинная вереница запряженных быков. На повозке, продвигающейся впереди войска, громоздилась гигантская фигура, сделанная из дерева и сплетенной соломы, похожая на огромную клетку, к которой были приделаны уродливые конечности. Все это сооружение было столь велико, что напоминало крепостную башню. Немногие среди избежавших гибели солдат королевского войска понимали, что готовил противник, однако ветераны Десятилетней войны застонали от безысходности, а самые молодые задрожали от ужаса при виде их искаженных лиц. Сами эльфы прервали свое долгое молчание, и испуганный ропот пронесся по краю леса. Одно лишь название передавалось из уст в уста, вызывая ужас: викер нитх, «ивовый великан».